Выступление вице-адмирала сэра Клайва Джонстона на конференции Surface Warfare – Лондон, 31 января 2019 года
[Введение.]
Доброе утро. Приятно видеть в этом зале столько старых друзей и ключевых руководителей морских компаний. В этом году конференция Surface Warship проходит в то время, когда мы глубоко задумываемся о будущем и возможностях, которые нам нужны, чтобы соответствовать этому будущему.
Это довольно сложный набор вопросов – поскольку приведение возможностей в соответствие с будущей операционной средой требует общего понимания того, что же такое общая операционная среда.
Могу смело сказать, что с точки зрения моряков, все довольно просто – мы все это понимаем, и, подозреваю, имеем общее мнение.
Проблема заключается в том, что все намного сложнее для наших руководителей и политиков – они должны выбирать линию поведения в очень перегруженной политической среде и в пугающе быстром технологическом контексте.
Им также необходимо сбалансировать оборонные расходы с мощными и понятными требованиями к бюджету.
Как командующий Военно-морскими силами НАТО, я считаю своей обязанностью продемонстрировать на основе имеющегося опыта, каким образом мы можем формировать наши флоты, доктрину, тактику и процедуры для сдерживания постоянно меняющегося противника и куда направить предназначенные на оборону средства.
Сегодня MARCOM может говорить о таком оперативном опыте, которого не было у ВМС НАТО в течении целого поколения. Изменения коснулись возвращения к соперничеству и появление новых технологий. Они угрожают такому удобному статусу-кво, которым мы пользовались с 80-х годов.
В результате операции Морской страж, MARCOM и Постоянные военно-морские силы (Standing Naval Forces) оказались на переднем крае сдерживания и обороны.
Я хочу начать с нескольких слов предупреждения.
— Сегодня, обсуждая текущие возможности и мышление, мы находимся в тени вчерашнего дня. Но такой подход не актуален; я считаю, что сегодняшние возможности не смогут сдержать агрессию и не помогут выиграть войну. Эти возможности могут поддерживать непростой мир, но, когда на них обращают внимание, стареющий потенциал не будет ни полезным, ни эффективным – он не будет надежной опорой, без убедительных боевых сил, нет реального сдерживания.
— Во-вторых, завтрашний потенциал уже виден и используется в других отраслях промышленности и экономики, а также нашими противниками. Кибер-сфера, ИИ, беспилотные системы, Космос и Автоматизация. Все это… задействовано на морских нефтяных и газовых месторождениях, в ядерных исследованиях и работает на русских в Сирии и в других местах, а также на китайцев.
Кибератаки широко распространены. В самом деле, у нас, безусловно, нет настоящего мира в киберпространстве.
— В-третьих, в то время как мы много говорим и беспокоимся о Гибридных угрозах, Кибербезопасности и прочем, мы должны извлечь уроки из действий русских в Сирии — необходима как «мягкая сила», так и жесткая, обычная поражающая сила, а также намерение и решимость её использовать.
Наша проблема, скорее всего в нас самих, в нашем относительном самоуспокоении, отсутствии воображения; в нашей промышленной базе и, наконец, в том, что нам все еще трудно просто сообщить нашим руководителям и политикам, как будет выглядеть будущее и почему они должны поддержать это виденье.
Историк Эндрю Гордон называет 19-й век ‘Трафальгарским полем’, долгим периодом гордости и относительного удовлетворения способом ведения морской войны, в которой Британия одержала победу и который, как предполагалось, будет действенным вечно.
Я думаю, что мы живем в самом конце аналогичного периода, однако будущее не такое уж непредсказуемое, я бы предложил освободить нам наше воображение. Я предполагаю, что будущее связано с взаимодействием человека и новых технологий, а также с твердой необходимостью в реальном вооружении. Я предполагаю, что настоящая революция приходит только с другим подходом к технологиям и методам закупок, чтобы мы могли развиваться в десять раз быстрее и тратить на четверть меньше, чем это происходит сейчас.
Мы видели элементы этого и раньше: в диких экспериментах эпохи дредноута; и в невероятных инновациях 1950-х годов, которые привели к Наутилусу, программе Polaris, а потом к флотам атомных подводных лодок. Примечательно, что в обоих случаях правила планирования и закупок были изменены людьми, которые знали, как ‘работать с системой’ – Фишером, затем Риковером и Рейборном. Адмирал Горшков сделал нечто подобное для советского флота.
Во всех этих случаях было ясно, какая на тот момент, ведется борьба. В чем было соревнование. Клаузевиц говорил, что первое требование стратегии — понять природу войны, в которой мы находимся. Мы никогда не вернем себе этот уровень инноваций, пока не сможем договориться и принять участие в битве, в которой мы уже сражаемся.
MARCOM
Итак, я был командующим Военно-морским командованием НАТО в течение последних трех лет, и я не мог бы больше гордиться эволюцией и развитием НАТО, чем сейчас. Я никогда не видел, чтобы какая-то организация менялась, модернизировалась и оттачивалась, как (НАТО) за последние три года.
В моем собственном штабе за последние четыре года я наблюдал полную революцию в делах, отчасти потому, что новая конкуренция на море и ее параметры стали нам понятны.
Но у нас есть проблема. Мы по-прежнему не в состоянии определить угрозу из-за того, что многие страны по-разному смотрят на угрозы – а затем понять, как мы – морское сообщество, объясняем, как мы соответствуем новым угрозам.
У нас есть некоторая поддержка. Генерал Скапарротти (SACEUR), всегда был решительным сторонником более всеобъемлющего взгляда на оборону Североатлантического союза, который включает уроки полученные от Китая, России и безопасности в Северной Африки, на Ближнем Востоке, а также борьбы с терроризмом и социальной нестабильностью.
Мы продвигаем его мысли в направлении систематизации общей картины угроз и того, каким мы должны видеть мир.
Давайте подумаем об этом. Я думаю, что буду решать эту проблему отвечая на следующие вопросы:
Каким мы видим мир?
Каковы наши выводы?
Как мы с этим справляемся?
Что мы делаем в связи с этим и каковы примеры решения и новых вызовов?
Какие выводы мы делаем из операции Sea Guardian и других операций на ближнем Востоке?
Возможно, некоторые выводы в конце концов…
Каким мы видим мир
Три года назад, когда я принял командование, я сказал, что международная ситуация меняется.
Старые военно-морские силы вернулись в состояние «флота голубой воды» (термин используется для ВМС, способных вести боевые действия как в морской, так и в ближней океанской зонах). Расширялись новые технологии, такие как российская ракета «Калибр» и сети А2/AD. Противолодочная угроза снова стала вызовом. В 2019 году конкуренция на море и эти технологии стали ‘новой нормой’.
Российские и китайские военно-морские силы сейчас прочно обосновались в морях, в которых, как мы давно привыкли, не было ни соперников, ни даже претендентов на соперничество. Но российская эскадра вернулась в Сирию, скорее всего, чтобы остаться. Китайские ВМС находятся в районе Африканского Рога — это данность, и они совершают все больше походов в европейские воды. Российские подводные лодки в Атлантике, в количествах не виданных со времен Холодной войны, а их Черноморский флот стал мощнее, чем когда-либо.
Кроме того, мы видим абсолютно новые вещи: появление гиперзвуковых ракет, расширение применения средств радиоэлектронной борьбы, в том числе глушение GPS. Слежение и возможное подключение к подводным кабелям. И конечно, ежедневный конфликт в социальных медиа и информационной сфере.
Существует также географический элемент: от Восточного Средиземноморья и Азовского моря до Балтики и Крайнего Севера предпринимаются усилия по доминированию в стратегических морях и созданию Серых Зон, куда доступ Союзников затруднен или находится под угрозой. В этом, по крайней мере, наши конкуренты старомодны: они видят мир с точки зрения географической мощи и необходимости контролировать пространство.
Они стремятся сдерживать или поставить под угрозу те области – будь то море, воздух, космос или киберпространство – которые определяют как свои.
Каковы наши выводы?
Во-первых, новые вызовы со стороны России, возможно, Китая, экстремизма и терроризма надолго останутся на повестке дня. Действительно, в то время как российский вызов может продлиться на протяжении поколения, будущие отношения Запада с Китаем, вероятно, будут довлеть и в 21-м, и 22-м веках. Настало время для долгосрочных инвестиций в нашу коллективную оборону и безопасность. Эти проблемы будут продолжаться.
Но есть большая разница с нашим опытом периода Холодной войны, особенно когда дело касается российского вызова. Тогда мы смотрели на Восток, на границы НАТО и Варшавского договора. Советский флот был угрозой, но союзные военно-морские силы довольно крепко держали Атлантику.
Сегодня российская стратегия заключается в том, чтобы проецировать силу и сосредотачивать усилия почти везде, кроме равнин Центральной Европы. Мы видим действия в Балтийском и Черном морях, в Восточном Средиземноморье, на Крайнем Севере и в Северной Атлантике. Кроме того, их положение не постоянно, а все время находится в движении. Это не столько окружение, сколько шахматная доска, причем постоянно меняющаяся.
Наконец, мы делаем вывод о том, что для обеспечения обороны и безопасности Североатлантического союза необходима гораздо более надежная и целостная система сдерживания. Многое делается на берегу – расширяется передовое присутствие (enhanced Forward Presence), создаются новые корпуса Сухопутных войск и штабы дивизий, согласовываются транспортные стандарты для более быстрого развертывания войск на союзных территориях. Но военно-морские и воздушные силы также нуждаются в инвестициях – и, возможно, в более важных. Они нуждаются в подлинной интеграции в нашу стратегическую перспективу…
Как мы справляемся с этим?
Во-первых, это официальные полномочия. Брюссельский саммит подтвердил мандат Североатлантического союза на укрепление позиций НАТО в море. Мы очень много работаем над этим, и прежде всего над тремя моментами:
— работоспособные и хорошо обеспеченные ресурсами Постоянные морские силы (tanding Maritime Force)
— гибкость войск
— тесная координация с войсками союзников, действующими под национальным руководством.
Во-вторых, концептуальное развитие: для многих это будет новостью, но поддержание постоянных морских групп НАТО в состоянии боеспособности было проблемой в течение нескольких лет. Причины понятны – уменьшение флотов привело к большему спросу на корабли на национальном уровне, а сокращение бюджетов приводило к уменьшению фактического времени нахождения судов в море.
Однако отсутствие ценности или целей для Постоянных морских групп НАТО (SNMG) – мнение, которое в недавнем прошлом было вполне обосновано, – теперь уже не соответствует действительности. Возможности для обучения превосходны, особенно в таких областях, как противолодочная борьба. Но еще больше Постоянные силы НАТО влияют на возможности Альянса по сдерживанию. Сейчас ВМС являются эффективным и постоянно задействованы. Посмотрите на нашу роль в Восточном средиземноморье в августе прошлого года, когда 8 судов вооруженных ракетами калибр заняли позиции, и все выглядело как подготовка крупной сирийской атаки на Идлиб.
Помимо задач, поставленных перед Североатлантическим союзом, этот опыт также очень ценен для отдельных государств – такие операции предлагают опыт, который не может быть получен в других местах.
Я считаю, что НАТО нужна, по крайней мере одна, оперативная «ударная группа». Группа, которая обладала бы всеми возможностями ракетного вооружения, противовоздушной обороны, противолодочной обороны, РЭБ, а также усиленная подводными силами. Если бы такая группа была обучена, проверена и полностью надежна, мы были бы готовы вернуться к дежурству в режиме 24/7 365.
В дополнение к этому, нам нужны и более «ощутимые» силы. Это могут быть фрегаты общего назначения, корветы и танкеры (для их обеспечения) они должны улучшать эксплуатационную совместимость и укреплять партнерские отношения. Они должны стать средством экспериментирования – проверки способности использовать автономные подводные и воздушные транспортные средства и суда, проверки новейших противоминных средств и способов расчистки.
Не менее важным для ВМС является гибкость. Здесь главную роль играют SACEUR и MARCOM, обеспечивающие гибкость в выполнении оперативного графика, утвержденного в Североатлантическом совете.
Усиление контроля MARCOM над учениями или соблюдением партнерских обязательств, позволит Морскому командованию НАТО не только выполнять поставленные задачи, но и серьезно повысить авторитет и сдерживающие возможности Постоянных войск.
А потом? На менее формальном уровне мы тесно сотрудничаем с военно-морскими силами союзников, чтобы оценить нашу коллективную морскую готовность и создавать специальные группы, часто координируемые Марком, но остающиеся под национальным контролем, для реагирования на вызовы. MARCOM построил эффективную операционную сеть между НАТО и странами-партнерами, которая опирается на очень тесно политическое сотрудничество со штабами флотов США, партнеров и союзников, их научно-исследовательские и учебные центры.
Сейчас наша задача состоит в том, чтобы донести эту концепцию до политического руководства.
А теперь давайте более подробно поговорим об угрозах и о том, как мы с ними справляемся.
Калибр. За три года отслеживания российского легкого флота оснащенного пусковыми установками с этими ракетами, мы узнали, что морское присутствие НАТО в районах сосредоточения российских кораблей помогает в сдерживании. Подразделения НАТО и Союзников должны убедить Альянс, что ракетной угрозой можно управлять и бороться с ней.
Надежный противолодочный потенциал. Одной из основных моих задач, во время моего пребывания в МАРКОМ, было улучшение противолодочных сил. Я считаю, что мы добились этого благодаря серии учений в Средиземном море, у берегов Норвегии и Исландии, а также благодаря нашим операциям. Мы стряхнули пыль с нашей тактики и отработанных процедур. Главным уроком для меня стало то, что MARCOM должен иметь в распоряжении хотя бы минимальные средства для противодействия подводным лодкам в любом из стратегических морей, таких как Средиземное или Северная Атлантика, даже если это всего один фрегат с буксируемой ГАС.
Но, как я уже говорил, это технологии сегодняшнего дня. MARCOM обеспокоен противолодочной угрозой и способствует экспериментам с беспилотными автономными подводными аппаратами, которые применяются во многих учениях. Существует большой простор для использования волновых планеров. Мы тесно сотрудничаем с центром морских исследований и экспериментов (CMRE) – в обеспечении НИОКР НАТО. Мне бы хотелось, чтобы НАТО приобретало такие средства, как подводный эквивалент ДРЛО, и чтобы они были частью каждой Специальной группы НАТО…
по материалам: https://mc.nato.int/media-centre/news/2019/aligning-capabilities-of-nato-navies-to-the-future-operating-environment.aspx
211
